Адвокатесса

На первое в своей жизни судебное заседание двадцатипятилетняя адвокатесса Элеонора Артемьевна Вяземская вплыла чудесным, дымчатым призраком: в белом газовом платье до пят, бежевой широкополой шляпе – с радужным павлиньим пером, бордовых лайковых перчатках. И – босиком.  

Судья, пожилой, кряжистый, с блестящим бисером пота на круглой, почти лысой голове, посмотрел на длинные загорелые, с беспокойными сухожилиями и ярко-алыми налакированными ногтями женские ступни и с изумлённым восторгом почувствовал почти забытое напряжение в гульфике серых, идеально отутюженных брюк. Утёр клетчатым платком лысину. Исподволь глянул на остолбеневшего представителя обвинения. И, оглушительно побагровев, уткнулся в первый лист уголовного дела. В итоге, неважно выбритому, тихому воришке, умыкнувшему в одну из ночек с плохо охраняемой стройки десять дорогущих финских унитазов и семь биде, впаяли всего три с половиной года. Условно.  

 

На второе заседание Элеонора Артемьевна заявилась, полыхая огненными кружевными гипюровыми маками. В бледно-медовых янтарных бусах – до середины полной груди. Таких же, но уже более тёмного, глубокого колера янтарных браслетах – на узких смуглых запястьях. В позолоченных серебряных монисто, тихо звенящих на точёных щиколотках. И снова – босиком. Правда, на этот раз лаковый цвет ногтей пальцев ног был бордовым. Всё судебное заседание – с показаниями свидетелей, потерпевшего, прениями сторон и прочими милыми сутяжными корпускулами рассмотрения дела по существу – заняло ровно один час двадцать четыре минуты. Три увесистых состряпанных следствием тома очень были обижены. Потому что почти не открывались. Так забытыми и пролежали полтора часа на зелёном сукне широкого судейского стола. И полненькому, сопящему заложенными ноздрями подсудимому стало плохо. С сердцем. Нет, приговор состоялся. И даже был вынесен. По всей строгости закона. Но. Оказался оправдательным. С немедленным освобождением из-под стражи. Прямо – в зале судебного заседания. Под звенящую тишину всех участников процесса. Такую восторженно-зловещую тишину, что все услышали урчащее бормотание перистальтики в животе Элеоноры. Да. С утра натрескалась обжаренных тыквенных семечек. С кофе. Вот кишочки и заиграли Генделя.  

 

На пятнадцатом заседании вообще случился кошмар. Уж больно некстати Вяземская вспомнила интимные подробности своей жаркой позавчерашней семейной ночки. Прямо – посреди своей речи. Да, к тому времени Элеонора Артемьевна уже была замужем. Но – гражданским браком. И – за учительницей. По классу фортепиано. Местной музыкальной школы. Прелестной учительницей. Несмотря на свой сороковник. Свежей, рыженькой, смешливой. С узкими, но очень яркими губами. И – тремя родинками на личике: над переносицей, у правого крылышка аккуратного маленького носика и на скуле. Короче, едва наша замечательная адвокатесса вспомнила, как… Впрочем, детали опустим. Достаточно сказать, что тёмно-розовые сосочки её полных грудок потеряли всякий стыд. Прямо – посередине речи своей хозяйки. Перед осоловевшими маслянистыми очами судьи. А бюстгальтеров Элеонора не терпела. Равно как – и прочего нижнего белья. И то. Где-нибудь в Конституции, иных законах и прочих подзаконных нормативных актах указано, что участники уголовного или гражданского процессов обязаны носить на работе трусики и лифчик?  

 

Нет, конечно, пару раз на Вяземскую пытались наехать. Причём – свои же. Но по тайному науськиванию прокурора города. Дамы, кстати. Женщины, то есть. Но, по правде говоря, – стареющей, злобной, сухопарой, плоской мегеры. С искусственными зубами. Дважды разведённой. С хроническим гастритом. И – с такой же стареющей, злобной, сухопарой таксой. Но в кабинет председателя городской коллегии адвокатов Элеонора Артемьевна пришла в платье из креп-жоржета. Бледно-розовом. Снова – почти до щиколоток. С полураскрытым бутоном пунцовой живой розочки, коротким зелёным стебельком приколотой золотой булавкой к ткани платья. Чуть выше левой груди. В фиолетовой, с загнутыми широкими полями шляпе. С огромным дымчатым опалом в золотой оправе – на длинном среднем пальце левой руки. И, конечно, – босиком. Хотя был лютый метельный февраль. Но фиолетовый лак на ногтях пальцев ног даже не потрескался. Председатель городской коллегии адвокатов так ничего и не смог сказать. Потому что его липкий язык вдруг стремительно высох и